Янушкевич, Николай Николаевич (1863–1918). Получил образование в Николаевском кадетском корпусе и в Михайловском арт. уч‑ще, откуда в 1883 г. выпущен подпоручиком в 3‑ю гв. и грен. артиллер. бригаду. Окончил курс в Академии Генштаба в 1896 г. Вся дальнейшая служба его прошла в петербургских канцеляриях. Попутно с 1910 г. он был профессором военной администрации в Военной академии.
Юденич Николай Николаевич
Юденич, Николай Николаевич, род. в 1862 г. Получ. военное образование в 3‑м воен. Алексеевском уч‑ще, откуда выпущен в 1881 г. в л. – гв. Литовский полк. Оконч. Академию Генштаба в 1887 г. Дальнейшая служба его протекала в различных войсковых штабах: во время Русско‑японской войны Ю. командовал 18‑м стрелк. полком, причем был ранен. В 1905 г. – к‑р 2‑й бригады 3‑й стрелк. див. В 1907 г. – ген. – квартирмейстер штаба Кавказского воен. окр.
Эверт Алексей Ермолаевич
Эверт, Алексей Ермолаевич (1850–1916). Получил образование в 1‑й Московской военной гимназии и в 3‑м воен. Александровском уч‑ще, откуда выпущен в 1876 г. в л. – гвардии Волынский полк, с коим участвовал в Русско‑турецкой войне 1877–1878 г. Оконч. Академию Генштаба в 1882 г. Служил в разных войсковых штабах и около года командовал 130‑м пех. Херсонским полком. Во время Русско‑японской войны был с окт. 1904 г. ген. – квартирмейстером при главнокомандующем Куропаткине, а затем с марта 1905 г. нач. штаба 1‑й Маньчжурской армии также при Куропаткине.
Щербачев Дмитрий Григорьевич
Щербачев, Дмитрий Григорьевич, род. в 1857 г. Образование получил в Орловской воен. гимназии и в Михайловском арт. уч‑ще. Службу начал 1876 г. в 3‑м конном бат‑не и в гв. конно‑артиллерийской бригаде. Оконч. академию генер. штаба в 1884 г. Служил в разных штабах в Петербурге. В 1906 г. – нач. 1‑й Финляндской стрелк. див. бригады. С 1907 г. по 1912 г. – нач. Военн. Академии.
Черемисов, Владимир Андреевич, род. в 1871 г. Получил образование в Бакинском реальном училище и на Военно‑учил. курсах Моск. пех. юнкерском уч‑ще, откуда выпущен в 1891 г. подпоручиком в 17‑ю арт. бригаду. Оконч. Академию Генштаба в 1899 г. Служил в разных войск. штаб. В 1908 г. – нач. штаба кав. див. В 1911 г. – препод. Военной академии. Во время мировой войны Ч. в 1915 г. занимал должность ген. – квартирмейстера 5‑й армии, но был удален из генштаба за упущение по службе и после этого командовал бригадой.
Сухомлинов Владимир Александрович
Сухомлинов, Владимир Александрович, род. в 1843 г. Получил образование в 1‑м Петерб. кадетском корпусе и в Николаевском кав. уч‑ще, откуда в 1867 г. вышел корнетом в л. – гв. уланский полк в Варшаву. Оконч. Академию Генштаба в 1874 г. Во время Русско‑тур. войны (1877–1878 гг.) состоял в распоряжении главнокоманд. Дунайской армией. В 1878 г. – правитель дел Академии Генштаба. В 1884 г. – к‑р 6‑го Павлоградского драгунского полка. В 1886 г. – нач. офицерской кав. школы. В 1897 г. – нач. 10‑й кав. див. В 1899 г. – нач. штаба Киевского воен. окр. В 1902 г. – пом. командующего войсками Киевского воен. окр.
Сиверс Фаддей Васильевич
Сиверс, Фаддей Васильевич (1853–1916). Получил образование в классической гимназии и в Варшавском пех. юнкерском уч‑ще, откуда выпущен в 1872 г. в Петерб. грен. полк. Участвовал в Русско‑турецкой войне 1877–1878 гг., командуя ротой. Оконч. Академию Генштаба в 1881 г. Служил на разл. штабных должностях. Около года командовал 16‑м грен. Мингрельским полком. В 1904 г. – командовал 27‑й пех. дивизией. В 1906 г. – нач. штаба Виленского. воен. округа. В 1908 г. – командовал 16‑м арм. корп. В 1911 г. – к‑р 10‑го арм. корп. Во время мировой войны С. командовал 10‑й армией, которая в феврале 1915 г. потерпела жестокое поражение от герм. генералов Эйхгорна и Белова, причем значит. часть ее, окруженная в Августовских лесах, сложила оружие. После этого С. был уволен в отставку и скоро умер.
Первая мировая война обозначила последний этап существования старой русской армии, привела к крушению императорской власти, а вместе с ней ее неотъемлемого атрибута - лейб-гвардии. Ход и итоги сражений крупнейшего на то время мирового конфликта, во многом оказались обусловленными профессиональной подготовленностью российской армии, что, в свою очередь, предопределялось в значительной мере степенью подготовки и боевым мастерством офицерского корпуса. В этом отношении представляет большой интерес изучение высшего командного состава лейб-гвардии Семеновского полка.
Стоит отметить, что критерием для оценки профессиональных качеств, полководческих способностей и боевого уровня для любого командира полка является отнюдь не количество одержанных побед, а, прежде всего, цена достигнутых успехов на «поле брани» - людские потери личного состава, и в особенности боевых офицеров. Таким образом, данный фактор представляет собой один из важнейших показателей боевой выучки и военных навыков офицерского корпуса русской армии в целом, и командиров войсковых частей в частности.
2 августа 1914 г. лейб-гвардии Семеновский полк, входивший в состав знаменитой «Петровской бригады», отправился на театр боевых действий во главе со своим командиром генерал-майором Свиты ЕИВ И.С. фон Эттером (1863-1936). «Ванечка» Эттер, как его называли однополчане, был типичным представителем гвардейского офицерства того времени, в котором сошлись все необходимые составляющие для успешной карьеры в русской гвардии: происхождение, материальная обеспеченность и внешняя представительность. Именно эти качества к началу Первой мировой войны продолжали играть главенствующую роль для гвардейского сообщества, часто в ущерб личностным профессиональным и боевым достоинствам человека, крайне необходимым в экстремальных условиях реальных боевых действий.
И.С. фон Эттер, командовавший полком с 22 ноября 1913 г., был реформаторского вероисповедания и происходил из дворян Великого княжества Финляндского. И.С. фон Эттер получил хорошее образование в Пажеском корпусе и окончил Николаевскую академию Генерального штаба по 2-му разряду. В 1913 г. он был произведен в генерал-майоры и взят в свиту Его императорского величества .
Таким образом, получив высшее военное образование, И.С. фон Эттер однако, не был ни причислен, ни переведен затем в Генеральный штаб. На должности командира полка он совершенно ничем не выделялся и никаких незаурядных способностей не проявил. На момент отправки полка на фронт И.С. фон Эттер в военных кампаниях России прошлых лет участия не принимал и реального боевого опыта не имел.
Штатное расписание гвардейского полка к 1 августа 1914 г. предполагала наличие в строю 1 генерала, 5 штаб-офицеров, 72 обер-офицера . Фронтовой состав лейб-гвардии Семеновского полка к этому времени насчитывал 77 офицеров: 1 генерал, 7 штаб-офицеров, 69 обер-офицеров .
Период его пребывания во главе лейб-гвардии Семеновского полка (до августа 1915 г.) ознаменовался одними из самых тяжелых, кровопролитных и, вместе с тем, победоносных сражений кампании 1914 г. Ключевым событием данного периода на Юго-Западном фронте, несомненно, являлась Люблинская операция. Она включала ряд стратегически важных сражений: встречные бои 20-23 августа у Владиславова-Кщоновского леса, бой под Уршулиным (24-27 августа) и бой у Кржешова 2 сентября 1914 г.
Офицерские потери полка за так называемые Люблинские бои с 20 августа по 2 сентября 1914 г. были весьма чувствительны. За весь указанный период боевых действий, по данным А.А. Зайцова 1-го полк потерял убитыми и смертельно ранеными 4 офицеров и ранеными 6 офицеров. Всего 10 офицеров . Таким образом, к 3 сентября 1914 г. в полку оставалось 67 офицеров, выступивших в составе полка на фронт 2 сентября 1914 г., то есть 87% от исходного числа.
Начиная с 3 сентября и по 9 октября полк не принимал участия в боях, а, в основном, перемещался походным порядком и в конечном итоге был переброшен в район Ивангорода, где с 10 октября развернулись кровопролитные бои.
Неудача атаки лейб-гвардии Семеновского полка и тяжелые потери, которые он понес, несмотря на упорство и героизм личного состава, по мнению А.А. Зайцова, заключалось в том, что «сидевший в глубоком тылу штаб нашей дивизии мало разбирался в обстановке». Жертв «можно было бы избежать». «Основная ошибка нашего командования, - как считал А.А. Зайцов, - однако, была в том, что мы старались бить австрийцев в лоб там, где они были сильны» .
Более жестко, откровенно и эмоционально выразил свою оценку указанным боевым действиям полка под Ивангородом капитан Ю.В. Макаров: «У нас зачастую великой кровью не покупали ровно ничего, - вспоминал он эти события. - Приказывали атаковать. И люди подымались и шли и валились и гибли сотнями, и не только без всякого успеха, но и без всякой надежды на успех» .
Солдатские потери достигали 40% численности батальона, особенно в 10-й и 12-й ротах . Капитан Ю.В. Макаров считал, что командир лейб-гвардии Семеновского полка генерал-майор И.С. фон Эттер тоже отчасти несет ответственность за бессмысленные жертвы полка, недостаточно энергично протестовавшего перед командованием 1-й гвардейской пехотной дивизией, положившись лишь на обещание ее начальника двинуть вместе с семеновцами лейб-гвардии Преображенский полк. Однако этого не произошло, и семеновцы атаковали в одиночку .
Доля вины И.С. фон Эттера возрастает и становится более очевидной относительно действий командира лейб-гвардии Преображенского полка: «За этот промежуток времени, Семеновский полк ходил в ночную атаку. Начальство хотело, чтобы наш полк пошел в такую же атаку, и командиру полка стоило больших усилий уговорить штаб дивизии отказаться от этой затеи», - отмечал современник . Таким образом, И.С. фон Эттеру, как командиру полка не хватило настойчивости, чувства ответственности, умения отстаивать свою точку зрения, показать и доказать, основываясь на собственных военных знаниях и понимании всей сложившейся ситуации, приводя необходимые значимые доводы, показать вышестоящему командованию нецелесообразность данной атаки.
В боях 10-11 октября 1914 г. под Ивангородом в лейб-гвардии Семеновском полку было убито и ранено около 1000 солдат и унтер-офицеров. Кроме того, полк потерял убитыми 5 офицеров (в том числе 3 командира роты) и ранеными 9 офицеров. Всего - 14 офицеров выбыли из полка. Правда, 13 октября своим боевым успехом в бою у Чарного Ляса, с захватом нескольких пулеметов и австрийским командиром батальона, 1-й батальон полка в какой-то мере компенсировал урон 10-11 октября. Впрочем, сам А.А. Зайцов вынужден признать, что сам бой и успешное его завершение были результатом счастливого недоразумения и случайными, а не запланированным. «Наш 1-й батальон попал не в ту деревню, - пишет автор-семеновец, - в которую он был направлен» .
Таким образом, безусловный крупный боевой успех не свидетельствовал о тактическом мастерстве командования полка, о его высокой профессиональной подготовке как командира соответствующего уровня.
К 26 ноября 1914 г. боевой состав лейб-гвардии Семеновского полка насчитывал 52 офицера и 3840 штыков . За всю кампанию 1914 г. лейб-гвардии Семеновский полк потерял убитыми, смертельно ранеными, ранеными, контуженными и больными всего 36 офицеров. 19-22 февраля 1915 г. состоялись особенно кровопролитные бои под Ломжей. На это число в полку насчитывалось 2754 штыка и 53 офицера. А к 19 июля 1915 г. их число не превышало 1913 и 35 соответственно. К концу августа 1915 г., то есть к моменту ухода И.С. фон Эттера с должности командира полка, число боевых офицеров сократилось до 28 .
Таким образом, ход сражений первого года войны и их итоги выявили слабые стороны боевой подготовки фронтового офицерства полка, и, прежде всего, низкие боевые качества генерал-майора И.С. фон Эттера как командира полка. Он фактически потерял управление полком и ход боя под Кжешувом, и победа, одержанная полком в этом бою, никак не были связаны с его командованием. Огромные, порой бессмысленные, потери кадрового состава, не исключая ошибок высшего дивизионного командования и факторов иного рода (природно-климатические и др.), стали прямым следствием не очень высоких полководческих качеств командира полка, его слабого ориентирования в боевой обстановке и неумения оценивать ситуацию в целом.
После И.С. фон Эттера в командование полком вступил генерал-майор (к моменту назначения полковник) С.И. Соваж (1875-1916). Ю.В. Макаров так описывает его служебную карьеру: «В девяностых годах он кончил Александровский (Пушкинский) лицей, выдержал офицерский экзамен и поступил корнетом в «Кирасиры Ее Величества» (синие). Потом Академия Генерального штаба и Японская война. Затем какая-то штабная должность при штабе войск Петербургского Военного Округа» . Таким образом, Соваж не был коренным семеновцем, однако получил высшее военное образование (при этом, окончив Академию по 1-му разряду, был причислен к Генеральному штабу) и имел реальный опыт военных действий, что было безусловным плюсом к оценке его боевого уровня.
Несмотря на то, что за все время пребывания С.И. Соважа на должности командира (до мая 1915 г.) полк не принимал активного участия в боевых действиях, нужно отдать должное этому человеку за большую работу по восстановлению фронтового состава полка и повышению его боевого уровня: «Сразу же по приезде Соваж сформировал Учебную команду… В ротах начались курсы стрельбы… Где только можно, он устраивал двухсторонние маневры с длинными и довольно утомительными переходами… По нескольку раз в неделю Соваж устраивал офицерские занятия, тактические и топографические. Всех офицеров он посадил на лошадей и даже иногда самолично «гонял смену» .
К 22 сентября 1915 г. боевой состав лейб-гвардии Семеновского полка насчитывал 23 офицера и 1621штыков. Однако, уже к концу командования С.И. Соважа эти цифры выросли до 58 офицеров и 3602 штыков . И в этом, несомненно, была главная заслуга командира полка, энергично наладившим отправку маршевых рот пополнения.
Подводя итог командования полком И.С. Соважа, Ю.В. Макаров отмечал: «Те из офицеров, которые умудрились сохраниться с начала похода, - таких было уже немного, - вспоминая Эттеровские времена, радовались, какого мы себе, наконец, заполучили командира. И действительно, перебери всю Российскую армию, трудно было найти лучше, а главное более к нам подходящего. Думали так, коли не убьют его летом, то под его командой будем мы драться хорошо, удачно и умно. Храбрых командиров было не занимать стать. Умных и знающих было мало» .
В июне 1916 г., «после трагической и нелепой смерти Соважа» , последним командиром лейб-гвардии Семеновского полка, назначенным царем, стал генерал-майор П.Э. Тилло (1872-1931).
П.Э. Тилло был реформаторского вероисповедания, происходил из дворян Санкт-Петербургской губернии и был потомственным офицером, сыном генерал-лейтенанта Э.И. Тилло. Его образование завершилось окончанием Пажеского корпуса по 1 разряду , то есть высшего военного образования, и что еще хуже, желания его получить у П.Э. Тилло не имелось. «Ни в какие академии не ходя, он монотонно и лениво протянул лямку 24 года в своем полку», - писал Ю.В. Макаров. Не имея опыта военных кампаний П.Э. Тилло, вышел на войну вторым старшим штаб-офицером лейб-гвардии Преображенского полка в чине полковника . Таким образом, на должность командира полка был вновь назначен не коренной семеновец, и к тому же человек, который не мог похвастать ни боевым опытом, ни заслуженными наградами, ни соответствующими высшему военному образованию знаниями. Это означает, что профессиональная подготовка П.Э. Тилло не соответствовала занимаемой им должности.
Данная личность сразу же нашла негативные отклики среди однополчан: «Но если Соваж получил от своих предков «острый гальский смысл» и много французской живости, - отмечал в своих воспоминаниях Ю.В. Макаров, - то П.Э. Тилло от своих не унаследовал ровно ничего. По характеру и по натуре это был типичнейший «хохол», ленивый и невозмутимый. Самое излюбленное его времяпрепровождение было лежать на бурке у себя в палатке, в блиндаже или в землянке, смотря по тому, где ему быть полагалось, и курить» . Отмечая спокойствие и невозмутимость генерал-майора П.Э. Тилло, что условно можно причислить к военным качествам офицера, но ни в коем случае не к определяющим критериям полководческого дарования командира полка, тот же Ю.В. Макаров указывает на абсолютную безынициативность нового командира, и в какой-то мере даже его равнодушие к происходящим вокруг событиям и гибели подчиненных ему людей: «Когда ему надоедало читать и «отдыхать лежа», он занимался ловлей мышей в мышеловку и на стене в землянке отмечал крестиками количество жертв» .
Все это бездействие командира происходило на фоне бессмысленных атак доблестного лейб-гвардии Семеновского полка под Луцком (июль-август 1916 г.), на Стоходе 15-го июля, под Велицком 26-го июля, бесследно стиравших последние остатки офицерского состава лучших войсковых частей в истории царской армии.
К 29 августа 1916 г. боевой состав лейб-гвардии Семеновского полка исчислялся 49 офицерами и 3651 штыком К 1 ноября 1916 г. их количество составляло 42 и 3395 соответственно . При этом пополнение лейб-гвардии Семеновского полка происходило очень медленными темпами. С июля по ноябрь 1916 г. в составе 10 маршевых рот (42-51) в полк прибыло всего 9 офицеров , в то время как к 1 ноября 1916 г. нехватка офицеров в полку составляла почти 50 %. В Приказе № 129 по 1-й гвардейской пехотной дивизии от 24 октября 1916 г. отражена оценка состояния пребывающих пополнений: «6 офицеров и 1491 нижний чин оказались подготовленными удовлетворительно» . Данное обстоятельство в определенной степени было «заслугой» командира полка: «П.Э. Тилло неукоснительно лежал в своей землянке на бурке и, будучи поклонником закона сбережения энергии, проявлял минимум деятельности» . Из 42 офицеров боевого состава лейб-гвардии Семеновского полка на октябрь 1916 г. лишь 16 состояло в списках мирного времени .
Таким образом, судьба многих солдат и офицеров лейб-гвардии Семеновского полка на протяжении 1914-1917 гг. во многом оказалась в зависимости от людей с различным уровнем профессиональной и боевой подготовки. В самые решающие и тяжелые моменты ключевых сражений должность командира полка занимали люди с недостаточными военными знаниями и не обладавшие необходимыми полководческими и личностными качествами.
В заключение хотелось бы отметить, что, несмотря на рассмотренные выше обстоятельства слабой профессиональной подготовки и низкого боевого уровня высшего командного состава, лейб-гвардии Семеновский полк, обильно «поливая» поля сражений кровью своих солдат и офицеров, до последнего продолжал гордо нести статус элиты вооруженных сил Российской империи, не запятнав трусостью и изменой свою многовековую полковую историю.
Имя Александра Тодорского было постоянно на слуху у весьегонцев в 20-е и 30-е годы XX. Еще бы! Уже в самом начале 1919 г. его книга «Год - с винтовкой и плугом» получила отзыв вождя пролетариата В.И. Ленина, который и позже не раз ее вспоминал и цитировал.
Для знакомства с автором книги вождь даже послал в глухой Весьегонск чрезвычайно известного тогда поэта Демьяна Бедного. Позднее, пройдя с боями Гражданскую войну в Царицине, на Кавказе, в Средней Азии, Александр Тодорский был уже легендарным красным командиром, занимавшим самые высокие должности в РККА.
В сороковые и пятидесятые годы имя его исчезло с передовиц газет не только потому, что шла Великая Отечественная Война, но из-за того, что он отбывал в период с 1938 по 1954 гг. срок - как политический преступник и враг народа в лагерях республики Коми, видимо, по делу Тухачевского. Уже по тому немногому, что сказано, можно понять, что судьба А.И. Тодорского была необычной. О нем и сейчас можно найти немало информации на разных сайтах в интернете.
Основательные сведения о его жизни и деятельности имеются в книге «Александр Тодорский», которая является собранием воспоминаний в основном его военных соратников по Гражданской войне. Собрал эту книгу Анатолий Иванович Тодорский, самый младший брат Александра. Эта книга есть и в библиотеке г. Весьегонска.
Сам Александр Тодорский также написал пять или более книг и, как до заключения, так и после освобождения, часто печатал свои публицистические статьи в центральных газетах и журналах. Он первый в 60-тых годах написал и опубликовал книгу о маршале Тухачевском, с которым вместе воевал в 20-е годы за установление советской власти в Средней Азии. Помимо событийной канвы из книг самого А.И. Тодорского ярко и четко выступает человек со своей мотивировкой действий, убеждениями и представлениями о правоте своих или чужих поступков.
Александр Тодорский был первенцем в семье сельского священника Ивана Феодосьевича Тодорского, служившего в д. Тухани, а потом в д. Деледино Весьегонского уезда. После окончания трех классов сельской школы Александр поступил в духовную школу в Красном Холме, а затем в Тверскую духовную семинарию. Примерно в 1911 г. он, к большому огорчению родителей, оставил учение в семинарии и стал зарабатывать на жизнь писцом в Тверском суде, а позднее в петербургском издательстве «Благо».
soloveva_1.jpg
В самом начале Первой Мировой войны он добровольно вступил рядовым в русскую армию. Вскоре по причине нехватки офицеров из-за гибели в первые месяцы войны, командование организовало курсы прапорщиков для наиболее способных и грамотных солдат. После трехмесячного обучения в Ораниенбаумской школе, прапорщик Тодорский стал младшим офицером 24-го Сибирского полка в составе 5-го Сибирского армейского корпуса.
Бои с австро-германскими войсками, в которых участвовал Александр, были тяжелыми, кровопролитными с обеих сторон и велись на территории Польши вблизи Варшавы. Александр был дважды ранен, весной 1916 г. был произведен в подпоручики, месяц спустя в поручики и уже в июне 1917 г. стал штабс-капитаном. За свои военные подвиги он был награжден шестью орденами.
Вышедший из солдат и демократичный капитан Тодорский пользовался уважением солдат и после Октябрьского переворота большевиков, по приказу Военно-революционного комитета корпуса, был назначен его командиром вместо генерал-лейтенента Турбина. Как осуществлялось командование корпусом в условиях развала армии остается неизвестным, хотя дата ликвидации этой военной единицы бывшей русской армии относится к середине марта 1918 г. В начале мая 1918 г. Александр вместе с братом Иваном, воевавшим с ним в одном полку, вернулся в родительский дом в д. Деледино.
В жизни Александра и его братьев Ивана и Виктора наступила новая пора, когда они пошли служить революции в уездном Весьегонске. Александр Тодорский организовал типографию и занялся выпуском газеты «Известия Весьегонского Совета», а позднее газеты «Красный Весьегонск». Кроме того, Александр и Виктор вошли в состав Весьегонского ЧеКа. О делах весьегонской советской власти, в том числе и деятельности уездного ЧеКа, детально рассказал сам А. Тодорский в книге «Год - с винтовкой и плугом».
Помимо организации типографии, сообщений в газетах о событиях в стране, печати новых декретов и указов советской власти, освещения и разъяснения событий в своем районе, братья Тодорские участвуют в арестах контрреволюционных «буржуев». К ним относились прежде всего помещики, офицеры царской армии, священники, сельские интеллигенты (как правило, земские работники) и, нередко, богатые крестьяне - «кулаки».
Весьегонская тюрьма, как пишет в своей книге «Год - с винтовкой и плугом» автор, была переполнена такого рода сидельцами, особенно в августе 1918 года. Именно тогда правительство большевиков объявило по всей стране «красный террор» после убийства кровавого руководителя Петроградской ЧеКа, «товарища» Урицкого и покушения на В.И. Ленина. В Весьегонске чекисты (братья Тодорские) схватили уже немолодого бывшего царского генерала Иванова, но, к счастью, отпустили его и направили руководить Всеобучем.
soloveva_2.jpg
Повезло и схваченному князю Ухтомскому, который приехал из голодного Питера в свое имение в д. Тухани. Ухтомского выручило то, что он был скульптором и его обязали сделать скульптурную голову Карла Маркса к первой годовщине Октябрьской революции. Во всех волостях представители Советской власти организовали собрания ячеек коммунистов с вынесением резолюций, гневно осуждающих убийц и одобряющих политику новой власти. Вот текст из книги «Год - в винтовкой и плугом»: «Претворение в жизнь резолюций и телеграмм прежде всех начала Чрезвычайная комиссия, расстрелявшая двух контрреволюционеров...» Кто были эти несчастные и в чем была их вина, почему их расстреляли без суда и следствия? - далее нигде в книге не говорится. Может быть, их расстреляли для «отчета» - по «статье Красный террор». Вспоминаются строчки из дневника Александра Лютера о ежедневных расстрелах у биржи в Рыбинске.
А вот Анатолий Тодорский, написавший о брате несколько десятилетий спустя, с гордостью пишет: «не случайно в 1918 г. весьегонские обыватели пугали детей фамилией братьев Тодорских». Живший вблизи Красного Холма в это время в своем маленьком имении с женой и сыном профессор-историк Московского Университета Ю. Готье в своем дневнике пишет, как они боятся прихода весьегонских чекистов. Ведь тогда Красный Холм и его окрестности относились к Весьегонскому уезду. И какова же была их радость, когда Краснохолмский район был отделен от Весьегонска. Так что чекисты братья Тодорские действительно наводили ужас на всю округу!
Участвовал Александр вместе с вызванными красноармейцами из Рыбинска в подавлении мятежа крестьян в деревне Чамерово. Правда, это было сделано для изъятия «излишков» у богатых крестьян - «кулаков» и для их передачи сельской бедноте. Пять «зачинщиков» мятежа были схвачены и высланы на расправу в Тверскую ЧеКа.
С исключительной скрупулезностью перечисляет А. Тодорский все реквизированное у богатых крестьян в уезде и собранное в отделе снабжения в Весьегонске: вес муки, крупы, гороха, сахара, соли, льняного семени и других продуктов. Перечислены также табак, деготь, мануфактура, стекло, плуги, конская упряжь, лемеха и многое, многое другое, нажитое крестьянским трудом. Перед перечислением стоит фраза: «Отделом снабжения было получено и частью распределено».
Сразу возникает вопрос - распределено к первой годовщине Октябрьской революции бедноте уезда лишь «частью»? А не прилипло ли многое с этого склада к рукам недобросовестных работников? Ведь сам Александр с начала 19-го года уже работал в Твери редактором газеты «Известия Тверского губернского исполкома». Он - то сам был, вне сомнения, честнейшим человеком, но ведь были и люди, присоединившиеся к этому делу с корыстными намерениями.
soloveva3.jpg
В 1919 г. Александр Тодорский в соавторстве с А.В. Киселевым выпустил книгу «Черные страницы Весьегонской истории», посвященную в основном тяжелому положению народа до революции и беспощадной критике эксплуататоров всех мастей - помещиков, купцов, полицейских, «попов». Немало достается «жалким болтунам» земцам, в частности Ф.И. Родичеву и А.М. Колюбакину. А.М. Колюбакин, памятную доску которому у церкви села Пятницкое Весьегонское землячество вместе с его потомками установило летом 2014 г., погиб уже немолодым во время атаки в январе 1915 г. в Польше. Надо сказать, что в отличие от Александра Тодорского, пламенного глашатая революции, современные исследователи оценивают деятельность земцев Ф. Родичева и А. Колюбакина, как чрезвычайно полезную. Интересно, что материал для книги «Черные страницы …» собирался чисто чекисткими методами - налеты на помещичьи «гнезда», изъятие всех документов и бумаг, и зачастую - арест и препровождение хозяев в весьегонскую тюрьму. Но не будем с «высот» нашего времени судить товарища Тодорского и его методы революционной борьбы - именно так по велению новой Советской власти она велась по всей стране.
В жизни теперь уже большевика и пламенного борца за дело Пролетарской революции начался новый период - Гражданская война с белой армией в Царицине и в прикаспийских степях, подавление мятежа в Дагестане, дашнаков в Армении и басмачей в Средней Азии. К 1924 году Александр Иванович Тодорский один из прославленных камандиров Рабоче-Крестьянской Красной Армии. В этом же году он поступает в Военную Академию РККА и вскоре выходит его книга «Красная армия в горах. Действия в Дагестане», где профессионально изложен опыт войны в горных условиях. Действительно, Александр Тодорский был очень одаренным человеком - он проявил себя и как талантливый военачальник, и как яркий революционный публицист, и как очеркист, и документальный писатель.
Немного о личной жизни Александра Ивановича. В 1920 году он женился на 19 - летней Рузе Черняк, присланной в 58 стрелковую бригаду под командованием А.И. Тодорского в качестве начальника политотдела. Известно, что в революцию Рузя вступила сразу после Февральской революции еще шестнадцатилетней, работала в Московском комитете и была последовательной ученицей Розы Землячко. За последней тянется кровавый след тысяч русских офицеров, замученных пытками, застреленных и затопленных живыми в 1920 г. в Крыму. (Можно напомнить недавний фильм Н. Михалкова - «Солнечный удар»). По-видимому, семейная жизнь Александра Ивановича и Рузи Тодорских была счастливой. В 1922 г. Александр и Рузя с маленькой дочкой приехали на несколько дней в Деледино к родителям. И тут Александр поставил перед пожилым отцом-священником вопрос ребром - «его сыновьям - красным командирам, коммунистам не пристало сидеть за одним столом со служителем культа» (цитата из текста Анатолия Ивановича Тодорского, «Слово о старшем брате»). Фактически это был отказ от отца, высказанный и от лица братьев Ивана и Виктора, тоже коммунистов и уже больших советских начальников. Не без горечи читаешь строчки письма сыну старика-священника, прослужившего в церкви около 40 лет: «Болею и очень болею, что между мной, отцом, и вами, моими сыновьями, встала стена. Очень тяжело сознавать, что вы все живы, а видеть вас не могу». Вскоре Иван Феодосьевич сложил сан и стал работать счетоводом в кооперативе. И вот комментарий Анатолия Ивановича Тодорского, написанный несколько десятилетий спустя: «в этом я вижу одну из важных моральных побед Александра».
soloveva4.jpg
Знаменитый военачальник Александр Иванович Тодорский в 30-е годы находился на высоких военных должностях - руководил Военно-Воздушной Академией им. Жуковского, входил в состав Военсовета Красной Армии и занимал другие высокие посты. Но вот настал роковой 37 год - в ОГПУ разбирается дело Тухачевского и целого ряда высоких военных. Черный ворон увозит Рузю Тодорскую - ее обвиняют и в японсом шпионаже, и в заговорах по свержению Советской власти. Приговор - десять лет без права переписки, т.е. расстрел. В середине 1938 г. забирают и А.И. Тодорского. Но его участь была более мягкой - лагерь, из которого он был освобожден в 1954 г. с возвращением всех прав. Совсем не исключено, что на «мягкость» приговора повлиял отзыв Ленина на книгу «Год - с винтовкой и плугом». Вскоре после освобождения из лагеря ему было присвоено звание генерала.
Последнее десятилетие своей жизни Александр Иванович Тодорский провел в очень активной деятельности. Публичные лекции с воспоминаниями о Гражданской войне, многочисленные публикации в газетах и журналах и, наконец, две написанные книги «Большое в малом» по результатам поездки в Весьегонск в 1961 г. и «Маршал Тухачевский». Интересно то, что ни в его публицистике, ни в воспоминаниях его брата Анатолия Ивановича Тодорского нет никаких сведений о годах, проведенных в ГУЛАГЕ. Он остался верен идеалам революции и ее свершениям до конца и, по-видимому, считал свое заключение в лагерь случайной ошибкой. Также относились к этому и многие десятки тысяч узников сталинских лагерей до и после Великой Отечественной Войны. Если это и было заблуждение, то, по крайней мере, оно было спасительной мыслью для несчастных людей, помогавшей многим из них выжить в нечеловеческих условиях.
Не скажу, что мне писалось легко. И не только потому, что у меня много своей научной работы, да и возраст такой, что не на все хватает сил. Дело в том, что мое отношение к трем Александрам оказалось очень различным. Александр Кириллович Соколов - мой родной дядя, и о нем я очень много слышала от его матери Анны Васильевны Соколовой (моя бабушка), от его сестер Ольги Кирилловны Соколовой (моя тетя) и Анны Кирилловны Соловьевой (моя мама). Я видела его и разговаривала с ним незадолго перед его кончиной в 1947 г. В самом начале войны и до середины 1943 г. о дяде Шуре (так мы его звали) ничего не было известно. Мы - трое маленьких девчушек вместе с мамой, к счастью, оказались в начале июня 1941 г. у бабушки в деревне Григорково, куда учительница-мама приехала на каникулы. Военная машина немцев рвалась на Москву через Тверь, а в деревне летом 41-го изредка слышны были глухие разрывы бомб на станции Приворот. Бабушка каждый вечер перед сном долго стояла на коленях и шептала молитвы о спасении сыновей - Шуриньки и Лени (последнего посадили в тюрьму перед войной по политическому делу начальника, у которого он был шофером). Уже в 1956 г. мама по запросу в «органы» узнала, что Алексей Соколов умер от болезни в колымских лагерях.
А вот дядя Шура объявился уже в середине 1943 г. Его сын Игорь, курсант военного училища, написал, что отец воюет на Украинском фронте. Бабушка говорила, что Шуриньку спасла ее молитва и ладанка, зашитая в гимнастерку прапорщика еще летом 1914 г. О том, что Александр Кириллович был в штрафном батальоне и воевал в Сталинграде, мы узнали значительно позднее. Во всяком случае, для всех нас и детей, и взрослых это был свой родной воин, герой, выполнявший свой долг перед Родиной в ее тяжелую годину и защищавший от фашисткого рабства нас и всю страну. О нем я писала по рассказам бабушки, мамы и тети Ольги Кирилловны, стараясь писать только то, что мне достоверно известно.
Александр Иванович Лютер написан мною на основании его дневника. Этот дневник я прочитала очень давно, и он произвел на меня неизгладимое впечатление своей искренностью, своим отношением к тому человеческому озверению, которое существовало в первые годы становления власти большевиков. Об этом много можно найти и в «Окаянных днях» И.А. Бунина, и у Короленко, и у Цветаевой, и у Ремизова, и у многих, многих других, в том числе у русских писателей - эмигрантов первой волны. Я чувствовала в нем такого же интеллигента, какими были мы - студенты - шестидесятники.
Все мы пели дореволюционные студенческие песни, советские песни и песни Ю. Визбора. Я даже завидовала Александру Лютеру, потому что чувствовала, что он был более образованным в его молодые годы, чем я. Например, я нигде не училась музыке, я даже чижик-пыжик не могу «отбить». Хотя во время студенчества, когда я, вечно хотевшая есть, все-таки тратила небольшую часть стипендии на лекции по Западно - Европейскому искусству в Эрмитаже, а в следующий год - на лекции Энтэлиса по классической музыке в Выборгском доме культуры. Знаковые лозунги шестидесятых - знать как можно больше, помимо своей будущей профессии, физики должны быть лириками и наоборот!
Пережив жесточайшую войну и зная о ней не понаслышке, студенческая молодежь, как никогда, впитывала гуманистические идеалы, исключавшие жестокость в личности и в обществе. Хотя они - жестокости, разумеется, присутствовали и там, и там. По всему по этому, Александр Лютер был мне понятен и близок, и я бесконечно жалела о его гибели, как жалела бы о близком человеке.
И вот Александр Тодорский…О нем я знаю больше, чем о других Александрах. Он написал немало сам и о нем написано немало. Да я и сама не раз слышала о нем разговоры между моими родителями и Павлом Кирилловичем Соколовым (мой дядя), который после войны несколько раз приезжал к нам из Красноярска. Павел Кириллович учился в весьегонской средней школе с младшим братом Александра - Анатолием Тодорским и дружил с ним, а уже после смерти Александра Ивановича Тодорского не раз заезжал в Ленинград к Анатолию Ивановичу. И тем не менее - об Александре Ивановиче Тодорском мне писалось очень трудно. Почему? Я сама не могла и не могу до конца объяснить это мое внутреннее сопротивление. Сяду набирать текст на компьютере, уже все прочитала, все перечитала, вроде бы знаю, что и как писать, а команда из мозга в пальцы не поступает.
Говорю себе - пламенный революционер, не изменивший идее революции даже в сталинских лагерях! Да, он принудил своего отца оставить служение в церкви, да, он сажал в ЧеКа невинных людей, в том числе и боевых офицеров Первой Мировой. Если загнанный большевиками в угол Александр Лютер объясняет своей няне близость идеалов христианства и большевизма, при этом ясно видя противоположные формы их проведения в жизнь, то прекрасно знающий христианскую нравственность сын священника Александр Тодорский, отвергает ее полностью.
Удивляло меня и то, что молодой прапорщик Тодорский наверняка знал о гибели штабс-капитана А.М. Колюбакина в январе 1915. Ведь они воевали вблизи Варшавы и возможно в одном Сибирском корпусе. Но с каким презрением пишет А. Тодорский о «никчемных земцах» Ф. Родичеве и А. Колюбакине в книге «Черные дни …». Казалось бы, должна же была сработать в его сознании воинская солидарность! Как бы там ни было, с муками сомнений я написала текст об А. И. Тодорском так, как он у меня получился.
Встречались ли мои герои в жизни? Знали ли друг о друге? Александр Соколов мог знать, а может быть и встречаться с Александром Лютером на Первой Мировой, во время Брусиловского прорыва и при Карпатском отступлении в 1915 г. Знал Александр Соколов и об Александре Тодорском и возможно был знаком с ним. Из Весьегонска Александр Соколов уехал в самом конце апреля 1918 г., а Александр Тодорский появился там в начале мая. Но вполне вероятно, что оба военных встречались и на гражданской войне и в 20-е, 30-е годы на военных совещаниях разного ранга.
А вот два моих «противоположных» Александра - Лютер и Тодорский скорее всего друг о друге ничего не знали. Лютер уехал или ушел из Рыбинска, пробираясь на юг в Добровольческую армию Деникина, видимо, в мае 1918 г. и не участвовал в июльском Ярославском восстании. Александр Тодорский пришел на барже в Рыбинск фактически после поражения восстания. Если бы Александр Лютер участвовал в восстании, он, как и другие 500 офицеров не ушел бы из Ярославля, а сдался бы Комитету австро-немецких военнопленных. Все эти офицеры остались в Ярославле, т.к. там были их семьи. И все они были безжалостно расстреляны большевиками.
Поневоле задумаешься - чем же определяется судьба человека? Расписана ли она где-то на запредельных скрижалях в космосе, или это сложная алгебра земных обстоятельств - эпохи, происхождения человека в определенной среде, сочетания генов, переданных предками. Мой текст тоже не может ответить на этот вопрос. Но, кажется, он не решен и поныне.
Л.В.Соловьева
30.03.2012 в
Очень интересная, на мой взгляд статья, о составе русской армии и русского офицерства перед Первой Мировой войной. У нас были очень талантливые командиры. Интересно то, что статья написана во времена махрового расцвета СССР. Героям Первой мировой посвящается…
К числу важных условий, характеризующих боеспособность армии, относится состояние офицерского корпуса. К началу XX в. в русской армии оно было неудовлетворительным, что стало одной из причин поражения России в войне с Японией. Это проявилось в недостатке опыта у многих командиров корпусов и начальников дивизий, а также в отсутствии каких-либо возможностей для усовершенствования знаний старшего и высшего командного состава, начиная с командиров полков. В результате они оставались с тем багажом, который был ими приобретен в молодости в юнкерских или военных училищах. Все это сказалось в ходе военных действий в 1904-1905 годах.
К сожалению, социальный состав, имущественное положение, образование, национальный состав высшего командного состава русской армии накануне первой мировой войны до сих пор не исследовались. Задача данной статьи – хотя бы частично восполнить этот пробел. Для выяснения имущественного положения некоторых категорий командного состава русской армии впервые привлечен такой источник, как формулярные списки.
Русский офицерский корпус еще с начала XVIII в. (со времени создания регулярной армии) подразделялся на три категории: обер-офицеров (младший офицерский состав), штаб-офицеров (старший офицерский состав) и генералов. В апреле 1914 г. в офицерском корпусе России насчитывалось 40 590 обер- и штаб-офицеров и генералов. При этом существовал «некомплект» – по штатному расписанию он исчислялся в 3380 человек. Нехватка офицеров наблюдалась еще в конце прошлого века. Военный министр А.Н. Куропаткин во всеподданнейшем докладе за 1900 г., касаясь причин этого явления, писал: «С течением времени комплектование офицерского корпуса все более затрудняется. С открытием большого числа новых путей для деятельности лиц энергичных, образованных и знающих в армию идут, наряду с людьми, имеющими призвание к военной службе, также неудачники, которым не повезло на других дорогах». После русско-японской войны профессия офицера становится еще менее популярной. Участие армии в карательных экспедициях против мирного населения в период революции 1905-1907 гг. усугубило положение.
Существовала определенная отчужденность офицерства от других слоев общества и в первую очередь от интеллигенции. Причина этого заключалась прежде всего в различии общественных идеалов. Вопросы общественной жизни мало волновали офицеров. Их подавляющему большинству даже умеренно либеральные воззрения кадетов представлялись слишком радикальными. Вместе с тем офицерство, презрительно относясь к штатским «шпакам», держало себя отчужденно от других общественных групп. Больше всего это обнаруживалось в кавалерии, менее – в артиллерии и инженерных войсках. Русское офицерство в рассматриваемое время представляло собой, по существу, замкнутую касту. Все это не могло не оказывать косвенного влияния на увеличение «некомплекта» офицеров. В 1913 г. военное министерство не обеспечило прием в 21 военное училище лиц с законченным средним образованием, даже несмотря на то, что значительную часть поступавших в эти училища составляли лица, окончившие кадетские корпуса. В силу этого в пяти пехотных и двух казачьих училищах был создан дополнительный курс, соответствовавший седьмому классу среднего учебного заведения, на который принимались лица, окончившие шесть классов гимназии. Это говорит о том, что люди, получившие законченное среднее образование, редко выражали желание избрать профессию офицера.
К 1912 г. офицерский корпус в сословном отношении представлял собой следующее (в проц.):
генералы штаб-офицеры обер-офицеры
87,5 71,5 50,4
Потомственные дворяне Потомственные граждане Духовенство
7,7 10,5 14,4
Анализируя эти данные, можно сделать следующие выводы: основную часть офицерского корпуса по-прежнему составляет дворянство, однако роль последнего постепенно падает (от 87,5% среди генералов до 50,4% среди обер-офицеров). Удельный вес буржуазных элементов (потомственных граждан и купечества) возрастает почти в 2 раза, а лиц податных сословий – более чем в 10 раз (с 2,7% до 28%)- Однако значительное увеличение среди младшего офицерства числа выходцев из демократических слоев населения не оказывало существенного влияния на изменение офицерской идеологии. Наоборот, молодые офицеры быстро усваивали представления своих старших коллег. «Сами офицеры большей частью нищи, незнатны, многие из крестьян и мещан,- писал по этому поводу один из современников. – А между тем тихое и затаенное почтение к дворянству и особенно к титулу так велико, что даже женитьба на титулованной женщине кружит голову, туманит воображение».
Как известно, в России вместо национальности обычно указывалось вероисповедание; поэтому национальную принадлежность офицеров можно определить лишь приблизительно. Впрочем, в военно-статистическом ежегоднике за 1912 г. появляются уже данные о национальности.
Национальный состав русской армии был в основном стабилен. Подавляющее большинство всех категорий офицеров (около 86%) составляли русские. К 1912 г. по сравнению с 1903 г. можно отметить лишь два изменения: некоторое уменьшение доли генералов из поляков (с 3,8% До 3,3%), а также немцев (с 10,3% до 6,5%){9}.
Данные об уровне образования офицерского корпуса свидетельствуют о том, что он был невысок. Высшее военное образование имели немногим более половины генералов, менее 1/5 штаб-офицеров и немногим более 3% обер-офицеров. Около 8% генералов, больше 1/3 штаб-офицеров и почти половина обер-офицеров получили только низшее образование (окончили юнкерские училища).
Что же представлял собой генералитет русской армии? В апреле 1914 г. из 1574 генералов полных было 169, генерал-лейтенантов – 371 и генерал-майоров – 1034. Из них имели высшее военное образование (в подавляющей части окончили Академию Генерального штаба) 106 полных генералов (62,3%), 223 генерал-лейтенанта (60%), 565 генерал-майоров (54,6%). В целом число генералов, имевших высшее военное образование, составляло 56,1%. С 1901 г. число генералов, получивших такое образование, возросло всего на 5,8%.
Генералы, не имевшие высшего военного образования, в подавляющей части являлись гвардейцами (либо прямо зачисленными в гвардию, либо перешедшими туда позднее). Как известно, служба в гвардии давала ряд преимуществ при продвижении по службе. Гвардейские офицеры при переходе в армию повышались в чине. В гвардии отсутствовал чин подполковника, и капитаны производились сразу в полковники. Кроме того, при замещении некоторых должностей (например, командира полка) преимущество отдавалось гвардейцам. Это способствовало тому, что среди генералов, не имевших высшего военного образования, было очень много гвардейских офицеров. Среди полных генералов они составляли 81,2%, среди генерал-лейтенантов - 66,7%, среди генерал-майоров – 49%. Это говорит о том, что нормальное продвижение по службе Для армейских офицеров, не имевших высшего военного образования, задерживалось наличием гвардии, хотя удельный вес последней в армии в целом был ничтожен (не более 2-3% общей численности). На 70 дивизий пехоты (гренадерских, пехотных и стрелковых) в русской армии было 3 гвардейских дивизии; в кавалерии удельный вес гвардейских частей был несколько выше. Каковы же были условия приема офицеров в гвардию? Для того чтобы быть выпущенным в гвардию, формально требовалось успешно окончить училище, получив так называемый гвардейский балл (средний балл по всем предметам не ниже 9 и по строевой службе - не менее 11 при 12-балльной системе). Для направления из училища в ту или иную гвардейскую часть необходимо было наличие в ней вакансий. Последние же в военных училищах распределялись строго по количеству баллов. Большинство гвардейских вакансий предоставлялось выпускникам Пажеского корпуса и Николаевского кавалерийского училища.
Однако наличие гвардейского балла по успеваемости и вакансий в гвардейских частях было далеко не главным для зачисления в гвардию. Решающими являлись два фактора: согласие общества офицеров данной части на прием кандидата в полк и обладание определенными средствами для службы в нем. Общество офицеров данной части начинало знакомиться с кандидатом еще до выхода его из училища, особенно с его происхождением и личными качествами.
Поступавший в гвардейскую часть должен был иметь большие деньги. Самым «дорогим» считался лейб-гвардии гусарский полк, стоявший в Царском Селе. Для службы в нем требовалось располагать 500 руб. в месяц. Это была огромная сумма, в 5 и более раз превышавшая размер жалованья обер-офицера. Между жизнью гвардейца и армейского обер-офицера лежала целая пропасть. А если учесть, что гвардейские офицеры часто тормозили продвижение по службе армейских, то становится понятным тот скрытый антагонизм, который существовал между этими категориями офицерства.
Рассмотрим теперь, что представляли собой основные командные категории офицерского состава: командиры корпусов, начальники дивизий, командиры полков и командиры рот.
Все командиры корпусов были в чине полного генерала. В 1914 г. в русской армии насчитывалось 36 армейских корпусов и один гвардейский. Свыше 75% командиров корпусов были старше 55 лет (от 51 до 55 – 9 человек, от 56 – до 60 – 20 и от 61 до 65 – 7). Из 36 командиров корпусов высшее военное образование имели 33 человека, из них Академию Генерального штаба окончили 29 человек, Артиллерийскую академию– 2, Инженерную – 1 и Юридическую – 1. Не имели высшего образования командир гвардейского корпуса генерал В.М. Безобразов, 12-го армейского корпуса – генерал А. А. Брусилов и 2-го кавказского корпуса – генерал Г. Э. Берхман. Из командиров корпусов 25 человек в прошлом, один в настоящем служили в гвардии. Командиры корпусов обладали командным опытом. 27 из них командовали до этого дивизиями, остальные – бригадами или полками. Только командир 13-го армейского корпуса генерал М.В. Алексеев не командовал ни полком, ни бригадой, ни дивизией.
По «Расписанию» 1914 г., в русской армии было 70 пехотных дивизий: 3 гвардейские, 4 гренадерские, 52 пехотные и 11 стрелковых сибирских. Начальниками их были генерал-лейтенанты. В основном это были люди старше 55 лет (от 51 до 55 лет – 17, от 56-60 лет – 48 и от 61 до 65 лет – 5). Среди них 51 имел высшее военное образование (63,2%), из них Академию Генерального штаба окончили 46, Инженерную – 4, Артиллерийскую – 1. Из начальников пехотных дивизий гвардейцами (или в прошлом, или в настоящем) являлись 38 человек. Из 19 человек, не имевших высшего военного образования, 15 были гвардейскими офицерами. Кавалерийских дивизий было 17 – 2 гвардейские и 15 армейских. Возраст начальников кавалерийских дивизий был несколько моложе (от 46 до 50 лет – 5, от 51 до 55 лет – 8, от 56 до 60 лет – 4). 14 командиров кавалерийских дивизий окончили Академию Генерального штаба и только 3 имели среднее военное образование (из них 2 в прошлом были гвардейскими офицерами). Почти все начальники как пехотных, так и кавалерийских дивизий имели командный опыт в прошлом. 74 командовали полками, а некоторые из них артиллерийскими бригадами; 6 командовали кавалерийскими бригадами, 6 были начальниками штабов дивизий или корпусов. Только начальник 31-й пехотной дивизии генерал Н.И. Протопопов ничем, кроме роты, не командовал, состоял на штабной работе, но начальником войсковых штабов не был.
Перейдем к данным о командирах полков. В 1914 г. в русской армии насчитывалось в 67 пехотных армейских дивизиях 268 полков. Проанализируем сведения по 164 полкам{17}. Из числа рассматриваемых командиров полков с высшим военным образованием (окончивших Академию Генерального штаба) было 59 (или 39%), служивших в прошлом в гвардии – 42, из них только 11 имели высшее военное образование. 62 командира полка не имели высшего военного образования и не служили з гвардии. Образовательный уровень двух человек не указан. Возраст от 41 до 45 лет имели 34 командира полка, от 46 до 50 лет – 62, от 51 до 55 лет – 38, от 56 до 60 лет – 16. Возраст четырех человек не указан. Из 48 командиров кавалерийских полков (гусарских, уланских и драгунских) на 1 мая 1914 г. числилось 43 человека. Высшее военное образование имели 10 (23,5%), служили в гвардии 8 (только один из них имел высшее военное образование). Армейских офицеров, не имевших такового, было 26, то есть около 60%. Возраст командиров кавалерийских полков был в среднем такой же, как и в пехоте (от 40 до 45 лет – 12 человек, от 46 до 50 лет – 14, от 50 до 55 лет – 17).
Общее число командиров рот (исходя из расчета 17 рот на полк) составляло более 5 тыс. человек. Рассмотрим сведения о 500 из них, что составляло около 10% их количества. Выделим 250 командиров рот, старших по производству в капитаны (получивших этот чин в 1900-1901 гг.), и 250 ротных командиров, младших по производству (получивших данный чин в 1909-1912 гг.). Это даст возможность установить крайние границы возраста ротных командиров, а также определить длительность пребывания их в этой должности. Возраст командиров рот, старших по производству, от 51 до 55 лет был у 130 человек, от 46 до 50 лет - у 118, от 41 до 45 лет - у 2. Возраст младших по производству командиров рот был: от 46 до 50 лет - у 3, от 41 до 45 лет - у 25, от 36 до 40 лет - у 179, от 31 до 35 лет - у 42, от 26 до 30 лет - у 1. Следовательно, как правило, офицеры становились командирами рот, имея возраст 35 лет, во всяком случае, не менее 30 лет. Образование ротных командиров было довольно скромным. У подавляющей части оно ограничивалось юнкерским училищем. Из 250 командиров рот, старших по производству, окончили военные училища 37, а юнкерские – 213. Из младших по производству ротных командиров военные училища окончили 36, а юнкерские – 214. Продолжительность командования ротами была велика. Так, 250 ротных командиров, старших по производству, состояли в этой должности более 10 лет. Сопоставим теперь сведения об основных командных категориях офицерского корпуса русской армии перед первой мировой войной с аналогичными данными, относящимися к 1903 году.
В ходе русско-японской войны в составе офицерского корпуса обнаружились существенные недостатки: слабая подготовка высшего звена генералитета, отсутствие должного командного опыта у значительной части начальников дивизий и командиров корпусов, а также слабые познания как в теории, так и в современном состоянии военного дела. Перед военным министерством была поставлена задача ликвидировать эти недочеты. К началу первой мировой войны кое-что в этом направлении было сделано. Принимались, в частности, меры к повышению уровня знаний командиров корпусов и начальников дивизий. «В 1906 году вышло первое высочайшее повеление установить соответствующие занятия высшего командного состава, начиная от командиров частей (полков) до командиров корпусов включительно, направленные к развитию военных знаний». Однако общий уровень военных знаний у основных категорий офицерского корпуса (исключая командиров корпусов) изменялся медленно. Так, командиров полков с высшим военным образованием в 1903 г. было 29,8%, а в 1914-м - 39%; начальников дивизий соответственно - 56,5% и 63,2%; командиров корпусов - 57,1% и 90,1%. Принимались также меры по омоложению офицерского корпуса. Если в 1903 г. среди командиров корпусов 67% было старше 60 лет, то в 1914 г. их осталось 10%, среди командиров полков в 1903 г. около половины (49,2%) были старше 50 лет, а в 1914 г. эта категория составляла 27,7%. В меньшей степени изменения коснулись командиров рот, возраст которых был довольно почтенен. Несколько сократилась продолжительность периода пребывания офицеров в этой должности.
В сословном отношении офицерский корпус сохранял в основном дворянский характер. Однако члены его в отличие от того, что наблюдалось в XVIII и первой половине XIX в., почти в абсолютном большинстве происходили не из поместного, а из служилого дворянства. Наличие земельной собственности даже у генералитета и гвардейских офицеров было явлением далеко не частым. Из 36 командиров корпусов земельной собственностью обладали 5 человек. Наиболее крупным помещиком был командир гвардейского корпуса генерал В.М. Безобразов, владевший имением в 6 тыс. десятин земли и золотыми приисками в Сибири; трое владели имениями величиной около 1 тыс. десятин, у одного размер имения не указан. Таким образом, среди самой высшей командной категории земельными собственниками являлись лишь 13,9%. Что касается начальников пехотных и кавалерийских дивизий, то данные о собственности отсутствуют у 6 из них. Недвижимой собственностью обладали 5 человек (2 гвардейских генерала, являвшихся крупными помещиками, и 3 армейских, из которых 2 владели имениями, а 1 - собственным домом). Следовательно, земельными собственниками были только 4,9% начальников дивизий.
Обратимся к командирам полков. Как указывалось выше, здесь анализируются сведения о командирах всех гренадерских и стрелковых сибирских, а также половине пехотных полков (61,1% их общего числа). Кроме того, рассматриваются данные о командирах 48 кавалерийских полков (гусарских, уланских и драгунских). Казачьи полки не учитываются ввиду особого положения казачьих офицеров. Таким образом, здесь анализируются сведения о 75% командиров кавалерийских полков. Данные о наличии земельной собственности имеются только на 197 командиров полков, или 59,3% их общего числа, указанных в «Расписании сухопутных войск». Земельной собственностью владели только 4 человека, что составляло немногим больше 2%. Среди 24 командиров гвардейских пехотных и кавалерийских полков не учитывается один, являвшийся членом императорской фамилии, а из остающихся 23 земельной собственностью владели 9 человек, или 39,1 %.
Таким образом, число земельных собственников среди старших категорий офицерского корпуса было также крайне незначительно. Однако если гвардейские офицеры были людьми состоятельными и, несмотря на отсутствие у большинства из них собственных имений, имели другие источники дохода (богатые родственники, наследство, участие в акционерных обществах, проценты с капитала и т. д.), то армейские офицеры, как правило, жили только на жалованье. Так было и в кавалерии, где служили прежде всего материально более обеспеченные офицеры. Маршал Советского Союза Б.М. Шапошников, служивший по окончании Академии Генерального штаба в 14-й кавалерийской дивизии, вспоминал: «Драгунские офицеры почти все жили на жалованье, уланы тоже, только в гусарском полку два-три человека имели, кроме того, доходы с имений или были женаты на богатых».
Среди гражданских чиновников картина была иной. Об этом свидетельствуют сведения о наличии земельной собственности у гражданских чиновников II и III классов, соответствовавших чинам командиров корпусов и начальников дивизий. Чиновников II класса в 1914 г. было 98, из них владели земельной собственностью 43 (43,8%); III класса - 697, из них обладали земельной собственностью 215 (30,8%). Итак, оказывается, что земельная собственность имелась среди чинов II класса военных у 13,9%, гражданских - у 43,8%; среди чинов III класса военных у 4,9%, гражданских - у 30,8%. Разница колоссальная! При этом может возникнуть вопрос, правомерно ли такое сопоставление, если иметь в виду, что чины гражданского ведомства соответствующего класса рассматриваются полностью, а военные чины того же класса - лишь выборочно (для II класса - командиры корпусов, для III – начальники дивизий). Мы исходили из того, что и те и другие представляли собою наиболее привилегированные в командном отношении категории генералитета (первые составляли 21,3% общего числа полных генералов - 36 из 169; вторые - 23,3% генерал-лейтенантов - 87 из 371) и это дает право на соответствующее сопоставление.
В XVIII и первой половине XIX в. (когда помещики жили, как правило, в своих имениях) в составе офицерского корпуса русской армии поместное дворянство было представлено весьма широко. Тогда оно явно предпочитало военную службу гражданской, считая ее своей прерогативой. Во второй половине XIX в. положение меняется, и наиболее родовитая часть дворянства устремляется на гражданскую службу. В связи с отменой крепостного права у дворян появляется возможность для новых видов деятельности (служба в земстве, органах городского управления, частная служба в банках и акционерных обществах). Однако главной причиной того, что дворянство предпочитало гражданскую службу военной, как нам представляется, было изменение отношения общества к профессии военного. Ореол, которым была окружена эта профессия, после Крымской войны постепенно тускнеет.
Наряду с этим было еще два обстоятельства, делавшие гражданскую службу более привлекательной для дворян. Во-первых, более благоприятные материальные условия для гражданских чиновников по сравнению с офицерами. В обстановке дворянского оскудения это имело весьма существенное значение. Если командир корпуса получал 9300 руб. в год, то жалованье министров (соответствовавших по рангу командирам корпусов) в начале XX в. равнялось 20 тыс. руб., а членов Государственного совета - 12-18 тыс. руб. в год. Та же картина наблюдается и при сопоставлении окладов начальников дивизий и губернаторов, относившихся по табелю о рангах к одному классу. Жалованье начальника дивизии равнялось 6 тыс. руб. в год, а содержание губернаторов даже далеко не первостепенных губерний от 9,6 до 12,5 тыс. руб. в год, то есть почти вдвое больше. Во-вторых, та роль, которую играли военные и гражданские чины в управлении государством. Военные стояли как бы в стороне от этого дела, гражданские же принимали в нем непосредственное участие. Это особенно ощущалось при достижении высших чинов. Хотя командиры корпусов, как и члены Государственного совета и министры, принадлежали к одному рангу, их роль в государственной жизни разительно отличалась; то же относится к начальникам дивизий и губернаторам, несмотря на то, что и те и другие являлись чинами одного класса. Это, конечно, не могло не делать в представлении поместного дворянства военную службу менее привлекательной.
В революционных событиях начала XX в. офицерский корпус русской армии участия не принимал, сохраняя верность престолу. Лишь отдельные офицеры проявили сочувствие к революции 1905-1907 годов. Более широкое распространение получили оппозиционные настроения, что нашло свое выражение в создании «Офицерского союза». Правительство начинает в связи с этим вести наблюдение за политической благонадежностью офицеров. В штабах военных округов была учреждена специальная должность начальника контрразведки, во главе которой стоял переодетый в штабную форму жандармский офицер. Официально круг деятельности его определялся борьбой со шпионажем, но на самом деле он «фактически держал под подозрением и следил не только за всем штабом, но и за своими начальниками». Ежегодно стали составляться «черные списки», в которые заносились «неблагонадежные» в политическом отношении офицеры. Эти списки доводились до сведения командиров полков, и дальнейшее продвижение по службе попавших в них офицеров приостанавливалось. Жандармская организация в армии возглавлялась небезызвестным проходимцем С.Н. Мясоедовым, подчинявшимся непосредственно военному министру В.А. Сухомлинову. Офицерство отнеслось резко отрицательно к приобщению жандармов к работе в армии.
Итак, накануне первой мировой войны состав офицерского корпуса русской армии несколько изменяется. Постепенно уменьшается число дворян, при этом на смену поместному дворянству приходит служилое: даже среди высших категорий офицерства помещики составляли исключение. Количество выходцев из буржуазных слоев общества в среде офицеров возрастает крайне незначительно. Заметно увеличивается, особенно среди обер-офицеров, число лиц, происходивших из бывших податных сословий (крестьяне, мещане). Наблюдается некоторое омоложение состава офицерского корпуса, особенно его высшего звена. Несколько улучшается постановка дела боевой подготовки командных кадров. Но в целом к началу первой мировой войны состояние офицерского корпуса русской армии изменилось незначительно. Таким образом, за 10-летний период, прошедший после русско-японской войны, ни военное министерство, ни правительство не извлекли должных уроков из поражения на Дальнем Востоке в 1905 году.
В начале ХХ века, накануне Первой мировой войны в армиях континентальных европейских государств (без учета флота, а значит и без учета Англии) примерно 70% солдат составляла пехота, 15% - артиллерия, 8% - кавалерия, оставшиеся 7% приходились на авиацию, связь, инженерные и автомобильные войска. Такое же соотношение было и в русской армии.
Основной боевой единицей был полк, и в русской армии он был как одна большая семья. Русские пехотные и кавалерийские полки, кроме номеров, имели названия по городам. Название указывало на место рождения полка или было символическим. Города "шефствовали" над "своими" полками, поддерживали связи, присылали подарки. Казачьи полки назывались по месту формирования, а номер означал очередность призыва.
В полках были очень сильны боевые традиции. Из 350 полков русской пехоты, участвовавших в Великой войне, 140 существовали от 60 до 230 лет, то есть были кадровыми, из них 16 гвардейских полков. Любой офицер и солдат знал историю своей части так детально, будто речь шла о собственных предках. Очень престижными были коллективные отличия, заслуженные полками за подвиги прошлых войн - это могли быть наградные знамена, добавка к названию, серебряные трубы, особые значки или отклонения в форме мундира (например, Апшеронскому полку полагались красные отвороты на сапогах в память о том, что в битве при Кунерсдорфе во время Семилетней войны полк выстоял "по колено в крови").
Памятный знак в честь 200-летия Апшеронского полка
с перечислением сражений, в которых он принимал участие
Очень высоко ставилось понятие офицерской чести. Но и понятию солдатской чести придавалось огромное значение. Устав гласил: "Солдат есть имя общее, знаменитое, имя солдата носит всякий военный служащий от генерала до последнего рядового".
Важнейшую роль играли унтер-офицеры. Это были профессионалы высочайшего уровня, костяк любого полка, "отцы родные" солдат - их непосредственные учителя и наставники.
Армия воспитывалась в строгой духовности, священник в полку был далеко не последним лицом. При этом допускалась широкая веротерпимость - мусульманам, католикам, лютеранам, даже язычникам из народов Поволжья и Сибири разрешалось отправлять свои обряды, присягу каждый принимал по обычаям своей веры.
Нередко полковые священники непосредственно принимали участие в боевых действиях своих полков, конечно же, не беря в руки оружия, но до конца исполняя свой пастырский долг. Таких примеров великое множество, приведу лишь один, описанный в "Вестнике военного и морского духовенства" №1 за 1915 год
:
"О полковом священнике 5-го Финляндского стрелкового полка о. Михаиле Семенове сообщают, что 27 августа в бою при деревне Нерово о. Михаил в епитрахили и имея на груди дароносицу со Святыми Дарами все время находился на передовых позициях под жестоким шрапнельным и ружейным огнем. Здесь он лично перевязывал раненых, отправляя их затем на перевязочный пункт, спокойно напутствовал и причащал тяжелораненых. По окончании боя о. Михаил ночью совершил погребение здесь же на передовых позициях убитых в бою.
17 сентября в бою у д. Орская о. Михаил был контужен, но, несмотря на это, лично вынес из-под огня тяжело раненого и доставил его на перевязочный пункт, где причастил всех раненых, напутствовал умирающих и похоронил убитых.
18 сентября, в 12 часов дня, противник стал сильно теснить левый фланг всего боевого расположения; в час дня батальон одного из полков, расположившийся на крайней левой позиции, не выдержал жестокого шрапнельного огня противника и стал поспешно оставлять позиции, грозя увлечь за собой примыкающие к нему части. Видя серьезность создавшегося положения, о. Михаил, не обращая внимания на непрерывный огонь, надев епитрахиль, бросился вперед и остановил часть отступающих".
В подготовке пехоты важное значение все еще имел штыковой бой, учили ему основательно, существовало настоящее искусство фехтования на штыках. А конницу, соответственно, учили мастерски владеть шашками. С началом войны каждому кавалерийскому и пехотному полку придавалась пулеметная команда (8 пулеметов и 80 человек).
В ходе разрастания Великой войны в первую очередь выбивался цвет кадровой армии. Так, только в гвардейских полках к концу 1914 года выбыло 70% нижних чинов (рядовых и унтер-офицеров) и 27% офицерского состава. А уже на второй год войны кадровый состав русской армии был почти полностью сменен на мобилизованных.
Кадровый офицерский корпус русской армии во время Первой мировой войны нес тяжелейшие потери. В 1914 году офицерами стали 2400 юнкеров и пажей. На выпуске юнкеров в Царском селе император Николай II сказал: "Помните еще, что я вам скажу. Я нисколько не сомневаюсь в вашей доблести и храбрости, но мне еще нужна ваша жизнь, так как напрасная убыль офицерского состава может привести к тяжелым последствиям. Я уверен, что, когда нужно, каждый из вас пожертвует своей жизнью. Но решайтесь на это в крайней необходимости. Иначе, прошу вас - беречь себя".
Николай II проводит смотр юнкеров в Царском селе:
Но как было уберечь себя русским офицерам, когда в Уставе русской армии было написано, что офицер своим примером должен увлечь солдат в атаку. В уставах других армий целесообразности давали предпочтение перед доблестью. Может быть, поэтому за первые два года войны из 46-тысячного офицерского копруса среди офицеров младшего звена мало кто остался в строю.
Уже в 1916 году офицерский корпус состоял на 90% из офицеров запаса или получивших офицерский чин на фронте и подготовленных на скорую руку в юнкерских училищах.
Стоит ли после этого удивляться тому факту, что в Гражданской войне, развернувшейся в России еще в ходе Первой мировой, значительная часть офицеров сознательно выступила на стороне "красных"?
Кстати, нельзя не отметить, что упреки в адрес представителей аристократии по поводу того, что будто бы они отсиживались в тылу в своих дворцах и поместьях, когда простой народ проливал свою кровь, не совсем справедливы.
Так, в Великой войне приняли активное участие даже многие члены императорской фамилии. К примеру, бесстрашно воевал, командуя знаменитой Кавказской "дикой" дивизией, состоящей из горцев, великий князь Михаил Александрович, брат царя Николая II. Пять сыновей великого князя Константина Константиновича Романова воевали на фронтах Великой войны, а один из них - Олег Константинович пал смертью храбрых, сложив свою голову за Отечество.
Продолжение следует...
Благодарю за внимание.
Сергей Воробьев.